вторник, 25 июня 2013
...Мы сидим уже четыре часа. Если честно - очень чешется нос,
Но его я до сих пор не чешу, потому что - вдруг да что-то не так?
Я не знаю этих правил, и я полагаю, будто мне все равно,
Только к носу третий час не тянусь, потому что... ну, успею всегда.
Рядом двое, у окна еще пять, все сидят и, не моргая, глядят
На тяжелую железную дверь, за которой - запах свежей земли.
А еще там, говорят, облака, и еще дороги после дождя.
Не попасть туда - большая беда. Словно ангелы тебя не нашли.
"Нет, не пустят, - говорит тот старик, что сидит немного вкось, поодаль. -
Ну, подумайте своей головой. Нафига мы им за дверью сдались?
Я неверующий. Я про богов не задумывался. Нет, никогда.
Просто жил и наслаждался. И все. Никаких тебе постов и молитв".
"Есть грехи, - рядом со мной говорят. - Была маленькой, жила у одной...
Она старая была и потом, хоть молилась, все равно умерла.
Есть грехи, я даже знаю штук шесть, и любой, как камень, тянет на дно,
Только я не знаю, нужно ли нам... Я вот в жизни всем не делала зла".
"А я делал, - тот бормочет, в углу. - Не дурак подраться, только пусти.
Не терпел таких, как вы, а сейчас все равно пред дверью с вами сижу.
Люди - сволочи, поверьте. Для них обмануть легко. Легко не простить.
Может, драпать нам отсюда пора? Вдруг там некая вселенская жуть..."
В это время дверь тихонько скрипит. На пороге появляется он.
У него немолодое лицо, песнь морщинок в уголках светлых глаз.
Как-то сразу ясно, что он здесь есть, был и будет до скончанья времен,
И пока он на пороге стоит, забываешь, что случается мгла.
"Извините, - говорит он, - что так задержал вас. Нынче хлопотный день.
Почему вы сами внутрь не вошли? Я нарочно оставлял для вас щель".
Переглядываемся. Мы - могли? Так вот запросто, спиной к темноте?
Я смотрю в его глаза. Он - в мои. Не умеет этот лгать. Вообще.
Он смеется, отступает назад, приглашающе нам машет рукой.
Первым все-таки решился старик. Он идет, уже совсем не боясь.
Следом серый, улыбаясь, забыв. Злость осталась далеко-далеко.
Следом рыжий.
Полосатый, смешной.
Черепаховая.
Черный.
И я.
(с) capsolo
Но его я до сих пор не чешу, потому что - вдруг да что-то не так?
Я не знаю этих правил, и я полагаю, будто мне все равно,
Только к носу третий час не тянусь, потому что... ну, успею всегда.
Рядом двое, у окна еще пять, все сидят и, не моргая, глядят
На тяжелую железную дверь, за которой - запах свежей земли.
А еще там, говорят, облака, и еще дороги после дождя.
Не попасть туда - большая беда. Словно ангелы тебя не нашли.
"Нет, не пустят, - говорит тот старик, что сидит немного вкось, поодаль. -
Ну, подумайте своей головой. Нафига мы им за дверью сдались?
Я неверующий. Я про богов не задумывался. Нет, никогда.
Просто жил и наслаждался. И все. Никаких тебе постов и молитв".
"Есть грехи, - рядом со мной говорят. - Была маленькой, жила у одной...
Она старая была и потом, хоть молилась, все равно умерла.
Есть грехи, я даже знаю штук шесть, и любой, как камень, тянет на дно,
Только я не знаю, нужно ли нам... Я вот в жизни всем не делала зла".
"А я делал, - тот бормочет, в углу. - Не дурак подраться, только пусти.
Не терпел таких, как вы, а сейчас все равно пред дверью с вами сижу.
Люди - сволочи, поверьте. Для них обмануть легко. Легко не простить.
Может, драпать нам отсюда пора? Вдруг там некая вселенская жуть..."
В это время дверь тихонько скрипит. На пороге появляется он.
У него немолодое лицо, песнь морщинок в уголках светлых глаз.
Как-то сразу ясно, что он здесь есть, был и будет до скончанья времен,
И пока он на пороге стоит, забываешь, что случается мгла.
"Извините, - говорит он, - что так задержал вас. Нынче хлопотный день.
Почему вы сами внутрь не вошли? Я нарочно оставлял для вас щель".
Переглядываемся. Мы - могли? Так вот запросто, спиной к темноте?
Я смотрю в его глаза. Он - в мои. Не умеет этот лгать. Вообще.
Он смеется, отступает назад, приглашающе нам машет рукой.
Первым все-таки решился старик. Он идет, уже совсем не боясь.
Следом серый, улыбаясь, забыв. Злость осталась далеко-далеко.
Следом рыжий.
Полосатый, смешной.
Черепаховая.
Черный.
И я.
(с) capsolo
вторник, 10 апреля 2012
Уже за кромкой моря кливера!
Так горизонт ушедшего скрывает.
Не говори у смертного одра:
"Кончается". Скажи, что отплывает.
О море, непроглядное вдали,
Напоминай, чтоб верили и ждали!
В круговороте смерти и земли
Душа и парус выплывут из дали.
Фернандо Пессоа
Так горизонт ушедшего скрывает.
Не говори у смертного одра:
"Кончается". Скажи, что отплывает.
О море, непроглядное вдали,
Напоминай, чтоб верили и ждали!
В круговороте смерти и земли
Душа и парус выплывут из дали.
Фернандо Пессоа
суббота, 01 октября 2011
Варшава, я тебя люблю легко, печально и навеки.
Хоть в арсенале слов, наверно, слова есть тоньше и верней,
но та, что с левой стороны, святая мышца в человеке,
как бьется, как она тоскует!.. И ничего не сделать с ней.
Трясутся дрожки. Ночь плывет. Отбушевал в Варшаве полдень.
Она пропитана любовью и муками обожжена,
как веточка в Лазенках та, которую я нынче поднял,
как Зигмунта поклон неловкий, как пани странная одна.
Забытый богом и людьми, спит офицер в конфедератке.
Над ним шумят леса чужие, чужая плещется река.
Пройдут недолгие века -- напишут школьники в тетрадке
все то, что нам не позволяет писать дрожащая рука.
Невыносимо, как в раю, добро просеивать сквозь сито,
слова процеживать сквозь зубы, сквозь недоверие -- любовь...
Фортуну верткую свою воспитываю жить открыто,
надежду -- не терять надежды, доверие -- проснуться вновь.
Извозчик, зажигай фонарь на старомодных крыльях дрожек.
Неправда, будто он прожит, наш главный полдень на земле!
Варшава, мальчики твои прически модные ерошат,
но тянется одна сплошная раздумья складка на челе.
Трясутся дрожки. Ночь плывет. Я еду Краковским Предместьем.
Я захожу во мрак кавярни, где пани странная поет,
где Мак Червоный вновь цветет уже иной любви предвестьем...
Я еду Краковским Предместьем.
Трясутся дрожки.
Ночь плывет.
1967
Булат Окуджава
Хоть в арсенале слов, наверно, слова есть тоньше и верней,
но та, что с левой стороны, святая мышца в человеке,
как бьется, как она тоскует!.. И ничего не сделать с ней.
Трясутся дрожки. Ночь плывет. Отбушевал в Варшаве полдень.
Она пропитана любовью и муками обожжена,
как веточка в Лазенках та, которую я нынче поднял,
как Зигмунта поклон неловкий, как пани странная одна.
Забытый богом и людьми, спит офицер в конфедератке.
Над ним шумят леса чужие, чужая плещется река.
Пройдут недолгие века -- напишут школьники в тетрадке
все то, что нам не позволяет писать дрожащая рука.
Невыносимо, как в раю, добро просеивать сквозь сито,
слова процеживать сквозь зубы, сквозь недоверие -- любовь...
Фортуну верткую свою воспитываю жить открыто,
надежду -- не терять надежды, доверие -- проснуться вновь.
Извозчик, зажигай фонарь на старомодных крыльях дрожек.
Неправда, будто он прожит, наш главный полдень на земле!
Варшава, мальчики твои прически модные ерошат,
но тянется одна сплошная раздумья складка на челе.
Трясутся дрожки. Ночь плывет. Я еду Краковским Предместьем.
Я захожу во мрак кавярни, где пани странная поет,
где Мак Червоный вновь цветет уже иной любви предвестьем...
Я еду Краковским Предместьем.
Трясутся дрожки.
Ночь плывет.
1967
Булат Окуджава
вторник, 05 апреля 2011
Мне помнится, у Брейгеля в «Зиме»
впервые я прочувствовал пространство,
холодное, как скрип саней,
просторное, как плащ фламандца.
Пространство воли, заключённой в холст
и усечённой гранью чёрной рамы,
пространство чувства, собранного в горсть
привычными руками.
Из-под кистей зима просилась вон.
И растекалась суриком и стужей
по загрунтованному полотну.
И силилась махнуть наружу.
Поля твердели. Стыли города.
Крестьяне цепенели в странном танце.
И обрывалась мёрзлая вода
пластами в ледяном пространстве.
И всё в меня как будто перешло.
И всё во мне как будто отразилось.
Назло пространству, времени назло.
И новым смыслом путь мой осветило.
26–29 января 1969
Анатолий Горюшкин
впервые я прочувствовал пространство,
холодное, как скрип саней,
просторное, как плащ фламандца.
Пространство воли, заключённой в холст
и усечённой гранью чёрной рамы,
пространство чувства, собранного в горсть
привычными руками.
Из-под кистей зима просилась вон.
И растекалась суриком и стужей
по загрунтованному полотну.
И силилась махнуть наружу.
Поля твердели. Стыли города.
Крестьяне цепенели в странном танце.
И обрывалась мёрзлая вода
пластами в ледяном пространстве.
И всё в меня как будто перешло.
И всё во мне как будто отразилось.
Назло пространству, времени назло.
И новым смыслом путь мой осветило.
26–29 января 1969
Анатолий Горюшкин
суббота, 09 октября 2010
Все года, и века, и эпохи подряд -
Все стремится к теплу от морозов и вьюг, -
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено - только на юг?
Слава им не нужна - и величие,
Вот под крыльями кончится лед -
И найдут они счастие птичее,
Как награду за дерзкий полет!
Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
Нам сиянье пока наблюдать не пришлось, -
Это редко бывает - сиянья в цене!
Тишина... Только чайки - как молнии, -
Пустотой мы их кормим из рук.
Но наградою нам за безмолвие
Обязательно будет звук!
Как давно снятся нам только белые сны -
Все другие оттенки снега занесли, -
Мы ослепли - темно от такой белизны, -
Но прозреем от черной полоски земли.
Наше горло отпустит молчание,
Наша слабость растает как тень, -
И наградой за ночи отчаянья
Будет вечный полярный день!
Север, воля, надежда - страна без границ,
Снег без грязи - как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц -
Потому, что не водится здесь воронья.
Кто не верил в дурные пророчества,
В снег не лег ни на миг отдохнуть -
Тем наградою за одиночество
Должен встретиться кто-нибудь!
В.Высоцкий
Все стремится к теплу от морозов и вьюг, -
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено - только на юг?
Слава им не нужна - и величие,
Вот под крыльями кончится лед -
И найдут они счастие птичее,
Как награду за дерзкий полет!
Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
Нам сиянье пока наблюдать не пришлось, -
Это редко бывает - сиянья в цене!
Тишина... Только чайки - как молнии, -
Пустотой мы их кормим из рук.
Но наградою нам за безмолвие
Обязательно будет звук!
Как давно снятся нам только белые сны -
Все другие оттенки снега занесли, -
Мы ослепли - темно от такой белизны, -
Но прозреем от черной полоски земли.
Наше горло отпустит молчание,
Наша слабость растает как тень, -
И наградой за ночи отчаянья
Будет вечный полярный день!
Север, воля, надежда - страна без границ,
Снег без грязи - как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц -
Потому, что не водится здесь воронья.
Кто не верил в дурные пророчества,
В снег не лег ни на миг отдохнуть -
Тем наградою за одиночество
Должен встретиться кто-нибудь!
В.Высоцкий
четверг, 15 апреля 2010
Прощание
Пустой бульвар, театр, пруд
И нашего пути бесцельность.
А музыка жила – отдельно
От холода органных труб.
Так, не спросив у нас билет,
Давала осень нам концерт свой…
Рвались в ночное небо церкви.
Как просто верится в бессмертье
В шестнадцать лет!
А у меня ломил висок
От этой музыки бездонной,
И жизни не сдержать в ладонях,
Ушла – водой в песок.
И вечность – через шесть часов.
10 октября 1985 г.
Евгений Зеленцов
Пустой бульвар, театр, пруд
И нашего пути бесцельность.
А музыка жила – отдельно
От холода органных труб.
Так, не спросив у нас билет,
Давала осень нам концерт свой…
Рвались в ночное небо церкви.
Как просто верится в бессмертье
В шестнадцать лет!
А у меня ломил висок
От этой музыки бездонной,
И жизни не сдержать в ладонях,
Ушла – водой в песок.
И вечность – через шесть часов.
10 октября 1985 г.
Евгений Зеленцов
понедельник, 19 октября 2009
Я видела, как плачет за стеклом
Усталый, одуревший месяц.
Звезда спускалась. Одинокий дом
Одновременно был устал и весел.
И слезы каплями катились вниз.
Их откровенье было свыше меры.
Чужой, таинственный каприз,
Чужую боль мечты и веры
Я видела через стекло…
Из цикла «Зеркала»
Все мне кажется – будто мама живая,
То, что ей осталось немного – знаю,
Но также как прежде в это не верю
И о главном сказать ей не успеваю.
С.Я.
Усталый, одуревший месяц.
Звезда спускалась. Одинокий дом
Одновременно был устал и весел.
И слезы каплями катились вниз.
Их откровенье было свыше меры.
Чужой, таинственный каприз,
Чужую боль мечты и веры
Я видела через стекло…
Из цикла «Зеркала»
Все мне кажется – будто мама живая,
То, что ей осталось немного – знаю,
Но также как прежде в это не верю
И о главном сказать ей не успеваю.
С.Я.
вторник, 12 мая 2009
Над Москвой рассвет зеленый встает,
По мосту идет оранжевый кот,
И лотошник у метро продает
Апельсины цвета беж.
Леонид Филатов
По мосту идет оранжевый кот,
И лотошник у метро продает
Апельсины цвета беж.
Леонид Филатов
пятница, 23 января 2009
Незаметно прошла зима.
понедельник, 27 октября 2008
А как уже хочется снега...
воскресенье, 01 июня 2008
Вот и лето пришло.
Снова.
Снова.
четверг, 16 августа 2007
Вот так, незаметно, и лето прошло.
понедельник, 09 апреля 2007
И нас хотя расстрелы не косили,
Но жили мы - поднять не смея глаз.
Мы тоже дети страшных лет России.
Безвременье вливало водку в нас.
В.Высоцкий
Что-то вспомнилось.
Но жили мы - поднять не смея глаз.
Мы тоже дети страшных лет России.
Безвременье вливало водку в нас.
В.Высоцкий
Что-то вспомнилось.
пятница, 02 февраля 2007
Зима.
воскресенье, 03 декабря 2006
Привет!